Колыбель на орбите [сборник] - Артур Кларк

К решению проблемы он подошел с двух сторон. Во-первых, подверг анализу структуру, или, как он выражался, морфологию, сотен знаменитых мелодий классической и легкой музыки. Это делалось с помощью специального прибора — анализатора гармоний, который как бы «сортировал» частоты. Разумеется, дело обстояло гораздо сложнее, но я уверен, что суть вы ухватили.

Во-вторых, он пытался установить соответствие между кривыми звуковых волн и естественных электрических колебаний в мозгу. Ибо, согласно теории Джилберта — тут нам придется погрузиться в отвлеченные материи, — все существующие мелодии представляют собой только грубые, весьма приближенные варианты одной основной темы. Музыканты столетиями бессознательно пытались нащупать эту первооснову. Но они ведь ничего не знали о связях между музыкой и деятельностью мозга. Теперь же, когда этот вопрос выяснен, можно найти и Абсолютную мелодию.

— Э! — сказал Джон Кристофер. — Да это просто переделка платоновского учения на новый лад. Ну, вы же знаете, о чем я говорю: все предметы нашего материального мира — лишь грубые копии идеального стула или стола или чего-то там еще. Так что ваш друг гонялся за идеальной мелодией. Он ее нашел?

— Сейчас услышите, — невозмутимо продолжал Гарри. — Джилберту понадобился примерно год, чтобы завершить анализ. Затем он перешел к синтезу. Другими словами, он построил машину, создававшую сочетания звуков в соответствии с открытыми им законами. У него была целая система генераторов колебаний и преобразователей частоты (для этой части своего аппарата он переконструировал обыкновенный электронный орган). Системой управлял механический композитор. Ученые, как дети, обожают давать имена своим творениям, и Джилберт окрестил созданную машину Людвигом.

Возможно, вам будет легче понять, как действовал Людвиг, если вы представите его себе в виде калейдоскопа, узоры которого определяются не светом, а звуком. Но при этом калейдоскоп подчиняется строгим законам — законам, как полагал Джилберт, отражающим основные принципы действия человеческого мозга. Джилберт верил, что если хорошенько отладить машину, та, перебрав все возможные сочетания музыкальных тем, рано или поздно создаст Абсолютную мелодию.

Однажды мне довелось наблюдать, как работает Людвиг, и, признаться, мне стало не по себе. Машина представляла собой обычное нагромождение электронных приборов самого неопределенного вида, какое можно увидеть в любой лаборатории. Ее можно было принять за что угодно: модель новой электронно-вычислительной машины, радарный прицел, систему регулирования уличного движения или любительскую схему радиоприемника. Просто не верилось, что в случае удачи она обречет на безработицу всех композиторов мира. Неужели такое возможно? Надеюсь, нет — даже если бы Людвиг наладил выпуск «сырья», все равно нужна еще и оркестровка.

Но вот из динамика полились звуки. Сначала мне показалось, будто я слушаю экзерсисы прилежного ученика, который усердно работает пятью пальцами, и не ведая о вдохновении. Темы в большинстве были банальны: проиграв одну, машина принималась варьировать ее такт за тактом. Потом, исчерпав возможности, переходила к следующей. Иногда звучала запоминающаяся музыкальная фраза, но в целом музыка не произвела на меня никакого впечатления.

Однако Джилберт объяснил, что это только пробный пуск — основные цепи еще не собраны. Со временем Людвиг станет куда более требовательным. А сейчас он играет что попало — ведь он пока не способен разбираться в музыке. Вот когда он приобретет эту способность, возможности его станут поистине безграничными.

Я больше никогда не видел Джилберта Листера. Мы договорились встретиться в лаборатории примерно через неделю — к этому времени он рассчитывал продвинуться далеко вперед. Но случилось так, что я опоздал на час. И, должен признаться, мне очень повезло.

Придя в лабораторию, я узнал, что Джилберта только что увезли. Его лаборант — немолодой человек, проработавший с ним много лет, в каком-то отупении смотрел на перепутанные провода Людвига. Далеко не сразу мне удалось выяснить, что же именно случилось, и еще больше времени ушло на то, чтобы осмыслить происшедшее.

Одно было очевидно: Людвиг наконец заработал в полную силу. Когда Джилберт заканчивал настройку, лаборант пошел перекусить. Час спустя он вернулся. В лаборатории, заполняя собой все помещение, звучала длинная и очень сложная мелодическая фраза. Неизвестно, сама ли машина остановилась на ней или Джилберт переключил Людвига на повтор. Как бы то ни было, Джилберт по меньшей мере сотни раз прослушал одно и то же. Лаборант застал его в трансе. Глаза его были открыты, но казались незрячими, тело одеревенело. Ничего не изменилось и тогда, когда Людвига отключили. Джилберту уже ничем нельзя было помочь.

Что же произошло? Мы, вероятно, должны были предвидеть последствия содеянного, но ведь все мы задним умом крепки. Это легче легкого. А получилось как раз то, о чем я говорил вначале. Если композитор, этот кустарь-одиночка, может сочинить мотив, способный на несколько дней завладеть вашим умом, то какой же эффект должна была произвести Абсолютная мелодия, которую искал Джилберт! Представим на минуту, что она действительно существует — впрочем, я этого не утверждаю. В таком случае нервные связи, обеспечивающие механизмы памяти, замкнулись бы в кольцо, по которому, вытеснив все, вечно кружилась бы одна и та же мелодия. Любые навязчивые мотивчики оказались бы пустяком в сравнении с нею. Утвердившись, она нарушила бы волновую электростатическую активность мозга, это физическое проявление сознания. И — конец всему! Именно это и случилось с Джилбертом.

Его пробовали лечить по-всякому, даже шоковой терапией. Бесполезно. Порочный круг образовался, и разорвать его оказалось невозможным. Джилберт потерял всякое представление об окружающем мире. Жизнь его поддерживают, вводя в вену питательный раствор. Он совершенно недвижим и не реагирует на внешние раздражители. Но, говорят, иногда он как-то странно дергается, словно бы отбивает такт…

Боюсь, что он безнадежен, но не берусь судить, ужасна ли такая участь или, наоборот, ему следует позавидовать. Быть может, в известном смысле он обрел ту абсолютную, идеальную реальность, о которой вечно толкуют философы и о которой в свое время говорил Платон. Кто знает? Иногда я и сам задумываюсь над тем, что же собой представляла эта чертова мелодия, и готов пожалеть, что не услышал ее. А вдруг все-таки можно избегнуть страшной участи Джилберта? Вспомните, ведь Улисс слушал пение сирен, и это сошло ему с рук… Но теперь-то уже все пропало, ничего не поделаешь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});